О свободе: четыре песни о заботе и принуждении - Мэгги Нельсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1993 году Пема Чодрон дала интервью буддистскому журналу Tricycle, озаглавленное «Нет правильного и неправильного». Оно частично было посвящено преданности Чодрон Трунгпе, который, среди прочего, был известен тем, что спал со своими ученицами, много пил и бывал несдержан, и было размещено в рубрике «сумасшедшая мудрость». Интервью 1993 года вышло до нашей эры безопасных пространств, культуры огласки и предупреждений о триггерах, но его тема остается зловеще актуальной. Корреспондентка начинает с того, что спрашивает Чодрон: «После смерти [Трунгпы] в 1986 году, всё больше беспокойства вызывает ненадлежащее обращение с духовным авторитетом, особенно в отношении секса и власти. Сегодня некоторые ученики, даже те, кто в свое время был предан Трунгпе Ринпоче, изменили свое мнение. Поведение, которое раньше казалось им просветленным, они теперь считают неправильным. Изменилось ли ваше мировоззрение?» На что Чодрон отвечает: «Моя бессмертная преданность Трунгпе Ринпоче исходит из того, что он всеми возможными способами учил меня, что нет правильного и неправильного». Журналистка продолжает: «[Но если бы] десять лет назад вы знали то, что знаете сегодня… вы бы хотели, чтобы некоторые из тех женщин, с которыми вы работаете, учились у него, учитывая их истории о пережитом сексуальном насилии?» Чодрон не уступает и говорит, что она бы предложила потенциальным студенткам «решить для себя, что вы думаете об этом парне». Ближе к концу интервью Чодрон предлагает корреспондентке окончательную оценку: «Мой личный учитель не соблюдал этические нормы, и моя преданность ему непоколебима. Так что я осталась с большим коаном».
В том же интервью Чодрон отвечает на ряд вопросов о безопасных пространствах. Журналистка спрашивает: «В буддийских кругах много говорят о „безопасных“ местах для практики, „безопасных“ учителях, даже „безопасной“ атмосфере, в которой можно проводить конференции для буддийских учителей. Идея безопасности, предположительно гарантирует и предполагает, что всё будет разворачиваться по плану. Но, кажется, это совсем не похоже на ваше обучение. Как вы справляетесь с желанием студентов найти „безопасное месте“ в аббатстве?» На что Чодрон отвечает:
Мы только что провели программу, в которой люди срывались направо и налево. Часто студенты говорят: «Это место кажется безопасным, так что можно не сдерживаться». То есть, обстановка была безопасной, но пугающими были занятия… Когда никто не раскачивает лодку и всё проходит гладко, это ведет к весьма слабому пониманию боли и попыткам ее избежать, что и является основной причиной страдания, основной причиной сансары… Вы никогда не обретете почву под ногами. Вы никогда не увидите аккуратную, милую картинку, где всё в полном порядке, сколько бы правил вы ни установили.
Мое внимание приковала эта формулировка: «обстановка была безопасной, но пугающими были занятия», поскольку она артикулирует парадокс, лежащий в основе интеллектуального и художественного творчества и педагогики, особенно актуальный для тех из нас, кто посвятил большую часть своей жизни созерцанию и созданию трансгрессивных произведений, а в то же время поддержке и уважению в работе со студентами. Вы можете стараться создать безопасную среду, но если обучение призвано выбивать из колеи, люди будут чувствовать себя не в своей тарелке. С буддийской точки зрения, в этом нет ничего плохого, поскольку буддисты считают, что именно привычные нам попытки избежать боли и трудностей делают их сильнее, а нас лишают способности умело с ними справляться.
Конечно, бывают случаи, когда предупреждения этически оправданы (или вовсе требуются по закону), и в этом случае не важно, учтут их или нет: мы всё равно предупреждаем, проявляя заботу и осторожность. Около 95 % времени ежедневно я трачу на то, что предупреждаю о чем-нибудь своих детей: от ультрафиолетовых лучей и жутких таксистов до фентанила, – и молюсь, что хоть часть моих монологов достигнет цели. Но, к счастью или к сожалению, невозможно никого ни от чего предостеречь. Ни от героина, ни от измен, ни от сект, ни даже от банджи-джампинга. Как известно любому, кто когда-либо пытался вмешаться или реально вмешивался, просто изложить свое мнение о том, что хорошо и что плохо (и каким будет ваш ультиматум, если предполагаемый нарушитель не прислушается к вашему мудрому совету и сделает по-своему) – контрпродуктивный и неразумный способ проявить поддержку, поскольку он притупляет чувство самостоятельности вместо того, чтобы предоставить человеку пространство для роста. Большинство учителей и родителей (не говоря уже об адвокатах, социальных работниках, наставниках групп анонимных алкоголиков и так далее) знают, что создание пространства для роста имеет первостепенное значение, даже если оно на первый взгляд не так похоже на «заботу», как «защита». Этот тип заботы уважает неоднозначность и автономию и допускает неопределенные, неконтролируемые результаты, какими бы мучительными они ни были. (Воспитание детей – особенно сложный процесс, поскольку начинается с защиты в чистом виде, которая со временем должна трансформироваться в более обширную и сложную форму заботы без каких-либо конкретных подсказок, когда и как такой переход может быть осуществлен, или хотя бы инструкций о том, как с ним справляться.)
Люди отличаются друг от друга, а это означает, что мы ищем и изучаем разные модели заботы, мышления, педагогики и опыта. Из-за этих различий не все модели подходят всем. Как объясняет Чодрон в интервью: «Мои герои – Гурджиев, Чогьям Трунгпа Ринпоче и Мачиг Лабру, безумная йогини из Бутана. Я предпочитаю диких. Наверное, потому что я старалась быть хорошим ребенком, и у меня это довольно хорошо получалось. Но мои друзья и учителя всегда были безумными, и я люблю их. Мне наскучили хорошие. Не то чтобы наскучили, но они не задерживаются в моем сознании. Я из тех, кто учится, только оказавшись за бортом и спасаясь от акул». Мне очень близко то, как Чодрон описывает себя, и, вероятно, именно поэтому ее собственные методы (и методы Трунгпы) так меня вдохновили. Конечно, я не так духовно просветлена, как она, и с большей вероятностью буду осуждать определенное поведение в терминах морали и нравственности. Я с трудом могу представить, что поклянусь в бессмертной преданности тому, кто называет себя Королем (как сын Трунгпы, Мипхам Ринпоче, также известный как Сакьонг, который оказался вовлечен в скандал #MeToo, пока я писала эту главу, и попытался восстановиться после него, когда я ее закончила)[90]. И я больше не ищу такой дикости,